Create an Amazon Business Account
Skythian Gold Triangular Headdress Plate from a Female Burial
Karagodeuashkh Kurgan, Kuban. 340-315 BC.
p.164
Курган Карагодеуашх в Прикубанье (современный г. Крымск, Краснодарский край) был исследован в 1888 г. Е. Д. Фелицыным. Обнаруженная под его насыпью гробница, содержавшая мужское и женское захоронения, относится к замечательным памятникам туземного населения Северного Причерноморья скифской эпохи. Обычно ее интерпретируют как «богатое» погребение представителей синдо-меотской аристократии. В отличие от многих захоронений региона, гробница Карагодеуашха была обнаружена неразграбленной. Вещевой комплекс ее датируется в пределах 340—315 гг. до н. э. Таким образом, Карагодеуашх принадлежит к той же хронологической группе, что и Чертомлык (центральное погребение), Куль-Оба, Огуз, Мелитопольский курган, Козел и некоторые другие элитные курганы региона (Алексеев 2003, с. 277).
p.164
The Karagodeuashkh mound in the Kuban region (present-day Krymsk, Krasnodar Territory) was investigated in 1888 by E. D. Felitsyn. The tomb found under its embankment, which contained male and female burials, belongs to the remarkable monuments of the indigenous population of the Northern Black Sea region of the Scythian era. Usually it is interpreted as a "rich" burial of representatives of the Sindo-Maeotian aristocracy. Unlike many burials in the region, the Karagodeuashkha tomb was found not looted. Her clothing ensemble dates back to within 340-315 years BC NS [new style = Gregorian]. Thus, Karagodeuashkh belongs to the same chronological group as Chertomlyk (central burial), Kul-Oba, Oguz, Melitopol kurgan, Kozel and some other elite kurgans in the region (Alekseev 2003: p. 277).
pp.167-169
Рис. 3. Золотая треугольная пластина из женс кого погребения (с негатива ФО НА ИИМК РАН № 0 1525-38)
Возможно, какие-то элементы этого ритуала отражены в системе декора треугольной пластины, некогда украшавшей головной убор погребенной женщины (рис. 3). В круге изделий т. н. греко-скифской торевтики, в композиции которых присутствуют женские изображения, эта вещь является самой сложной композиционно (и, вероятно, семантически). Наиболее подробный анализ системы декора на пластине из Карагодеуашха был предложен в монографии С. С. Бессоновой (1983, с. 106—111), хотя, конечно, вещь эта неизменно привлекала и продолжает привлекать внимание исследователей . Ученые часто обращали внимание на «дублирование» некоторых элементов, представленных в сценах на пластине, и инвентаре женского погребения. Так, женщина, представленная на нижнем фризе пластины, имеет головной убор, подобный тому, который был на погребенной «царице». Обращают внимание и на колесницу на среднем фризе пластины.
Изображения на ней, как и на многих других предметах греко-скифской торевтики, помещены в трех поясах, очевидно, отражающих представления о трех зонах мироздания, существоме декора (Бессонова 1983, с. 109). Не ставя перед собой задачу подробного анализа системы изображений, украшавших пластину, отметим, что нам близки представления А. П. Манцевич и Е. А. Савостиной, видевших в фигурах верхнего и среднего фризов изображения женщин. Вполне возможно, что на всех трех фризах пластины изображена одна и та же женщина.
Женщина на нижнем фризе, восседает в центре композиции. Она одета в «скифские» одежды — на голове у нее остроконечный головной убор и покрывало. Венчает этот убор треугольная пластина, аналогичная той, которая была обнаружена в погребении. Вполне вероятно, что на похороненной здесь женщине был наряд, подобный тому, в который облачено женское божество на нижнем фризе. На изображенной пластине можно разглядеть рельефные выступы и полосы; возможно, она также мыслилась покрытой каким-то декором. Женщина неподвижно восседает в центре композиции, в кругу персонажей, явно занимающих по отношению к ней подчиненное положение.
Ритуальный характер сцен, изображенных на пластине, никогда не вызывал сомнения у исследователей. М. И. Ростовцев видел в композиции нижнего фриза сцену адорации или же вручения богиней власти молодому скифскому «царю», державшему в руках ритон (1913, с. 14—15). Эта трактовка позже нашла поддержку и у других ученых (Артамонов 1961, с. 64; Блаватский 1964, с. 29). А. П. Манцевич, сравнивая изображения на пластине с настенной росписью гробницы Ш в. до н. э. в Казанлыке, пришла к заключению, что сцена на нижнем фризе представляет собой погребальную трапезу умерших, а все изображения соотносятся с идеей апофеоза умершего (1964, с. 135—138). С. С. Б ессонова, полагала, что мужские персонажи нижнего фриза сопоставимы с греческими Диоскурами, а всю сцену считала изображением священного брака (1983, с. 109—110).
«жизни после жизни», возможно, представленные на треугольной пластине, на наш взгляд, логичнее рассматривать не в последовательности «сверху вниз», а «снизу вверх». При таком подходе сцену на нижнем фризе следует трактовать как «предсмертное» изображение, фигуру же верхнего фриза вполне можно рассматривать как апофеоз умершей. Развитие сюжета «снизу вверх» кажется более логичным, исходя из самой формы вещи — пластина резко сужается в верхней части, имеет как бы форму горы. С. С. Б ессонова справедливо отметила, что «сама треугольная форма пластины может означать гору (эквивалент мирового дерева). В различных мифологических системах треугольник символизировал, наряду с тремя космическими зонами, также триаду жизнь — смерть — новая жизнь» (1983, с. 108). То, что на головном уборе погребенной женщины она занимала вертикальное положение, подтверждается как положением вещи в могиле, так и изображением аналогичного (или близкого по типу) убора на голове женщины, восседающей на нижнем фризе. Верхняя фигура, стоящая неподвижно на самом верху, представляется завершением всей композиции, которая, сужаясь, как бы «сводится» к этому изображению.
Если женские фигуры на верхних фризах носят греческую одежду, то на нижнем фризе женщина / женское божество облачена в «туземный» наряд. Очевидно, в таком или подобном облачении она и была положена в могилу, откуда, возможно, по представлениям, распространенным в туземном обществе, должна была начать движение в «жизнь после смерти».
С одной стороны, высокая степень эллинизации женского погребального комплекса Карагодеуашха, очевидно, отражала вкусы и обычаи местной аристократии. Возможно, похороненная здесь женщина и при жизни обладала греческими украшениями и предметами роскоши. Однако, окружив ее целым рядом таких предметов и после смерти, погребли ее, вероятнее всего, в «национальной» одежде, в головном уборе, подобном изображенному на пластине, и с золотой гривной на шее, свидетельствующей о ее принадлежности к местной элите. Именно в таком облачении она, очевидно, и должна была «пуститься в путь». Женский образ, представленный на золотой пластине и женщина, погребенная в кургане явно были близко соотнесены, а, возможно, и сливались в глазах заказчиков вещи в единое целое. По справедливому замечанию Ю. А. Виноградова, женский комплекс Карагодеуашха вполне можно рассматривать как повесть о земном и сакральном пути и назначении женщины в местном обществе.
pp.167-169
Fig. 3. A golden triangular plate from a female burial (from the negative of the FD NA IHMK RAS no. 0 1525-38)
Perhaps some elements of this ritual are reflected in the decorative system of a triangular plate that once adorned the headdress of a buried woman (Fig. 3). In the range of products of the so-called Greco-Scythian toreutics, in the composition of which there are female images, this item is the most complex compositionally (and, probably, semantically). The most detailed analysis of the decor system on a plate from Karagodeuashkh was proposed in the monograph by SS Bessonova (1983, pp. 106-111), although, of course, this item has invariably attracted and continues to attract the attention of researchers. Scholars have often paid attention to the “duplication” of some of the elements presented in the scenes on the plate and the inventory of the female burial. Thus, the woman shown on the lower frieze of the plate has a headdress similar to that worn by the buried “queen”. Pay attention to the chariot on the middle frieze of the plate.
The images on it, as on many other items of the Greco-Scythian toreutics, are placed in three registers, obviously reflecting the ideas about the three zones of the universe, the essence of the decor (Bessonova 1983, p. 109). Without setting ourselves the task of a detailed analysis of the system of images that adorned the plate, we note that we are close to the ideas of A.P. Mantsevich and E.A. Savostina, who saw images of women in the figures of the upper and middle friezes. It is quite possible that the same woman is depicted on all three friezes of the plate.
The woman on the lower frieze is seated in the center of the composition. She is dressed in “Scythian” clothes - on her head she has a pointed headdress and a veil. Her headdress is crowned with a triangular plate similar to the one that was found in the burial. It is likely that the woman buried here was wearing an outfit similar to that of the female deity in the lower frieze. On the plate shown, you can see relief protrusions and stripes; perhaps it was also thought to be covered with some kind of decor. The woman sits motionless in the center of the composition, in a circle of characters who clearly occupy a subordinate position in relation to her.
The ritual nature of the scenes depicted on the plate has never raised doubts among researchers. M.I. Rostovtsev saw in the composition of the lower frieze a scene of adoration or the handing over of power by the goddess to a young Scythian “king” who held a rhyton in his hands (1913, pp. 14-15). This interpretation later found support among other scientists (Artamonov 1961, p. 64; Blavatsky 1964, p. 29). A.P. Mantsevich, comparing the images on the plate with the wall painting of the tomb of the 3rd century BC in Kazanlak, came to the conclusion that the scene on the lower frieze represents the funeral meal of the dead, and all the images correspond to the idea of the apotheosis of the deceased (1964, pp. 135-138). S. S. Bessonova, believed that the male characters of the lower frieze are comparable to the Greek Dioscuri, and considered the whole scene to be an image of a sacred marriage (1983, pp. 109-110).
“Life after life”, possibly represented on the triangular plate, in our opinion, it is more logical to consider not in the sequence “from top to bottom”, but “from bottom to top”. With this approach, the scene on the lower frieze should be interpreted as a “deathbed” image, while the figure of the upper frieze may well be regarded as the apotheosis of the deceased. The development of the plot “from the bottom up” seems more logical, proceeding from the very shape of the thing - the plate narrows sharply in the upper part, it looks like a mountain. S. S. Bessonova rightly noted that “the triangular shape of the plate itself can mean a mountain (the equivalent of a world tree). In various mythological systems, the triangle symbolized, along with the three cosmic zones, the triad life - death - new life” (1983, p. 108). The fact that she occupied a vertical position on the headdress of the buried woman is confirmed both by the position of the thing in the grave and by the image of a similar (or similar in type) headdress on the head of a woman sitting on the lower frieze. The upper figure, standing motionless at the very top, seems to be the completion of the whole composition, which, narrowing, as it were, “reduced” to this image.
Whereas the female figures in the upper frieze wear Greek clothing, the lower frieze has a woman / female deity dressed in a “native” outfit. Obviously, in such or a similar vestment, she was put into the grave, from where, perhaps, according to the ideas prevalent in the native society, she was supposed to start moving into “life after death.”
On the one hand, the high degree of Hellenization of the female burial complex of Karagodeuashkha obviously reflected the tastes and customs of the local aristocracy. It is possible that the woman buried here possessed Greek jewelry and luxury goods during her lifetime. However, having surrounded her with a number of such objects and after her death, they buried her, most likely, in “national” clothes, in a headdress similar to that depicted on the plate, and with a gold mane around her neck, testifying to her belonging to the local elite. It was in this vestment that she, obviously, had to “set off”. The female image presented on the gold plate and the woman buried in the mound were clearly closely related, and, possibly, things merged into a single whole in the eyes of the customers. In fairness to the remark of Yu. A. Vinogradov, the women’s complex Karagodeuashkha may well be regarded as a story about the earthly and sacred path and the appointment of a woman in local society.
Source: M. Ju. Vakhtina "On the Construction of the Stone Vault of Karagodeuaskh Mound" pp. 164-171 in Archeology and Old History of Ukraine, 2018, vol. 2 (2018)
